Анализ стихотворения И. Анненского «Петербург»

    Стихотворение «Петербург» было создано И. А. Анненским в 1909 году, вскоре после событий 1905-1907 гг., известных в русской истории как «первая русская революция». Они сопровождались кровью, насилием, большим количеством жертв.
    Итогом этих событий, с одной стороны, стали либеральные и демократические послабления российского правительства. Но, с другой стороны, «русская революция» повлекла за собой усиленную консервативную реакцию.
    Думаю, именно события 1905-1907 годов натолкнули Анненского на социально-философские размышления, нашедшие свое воплощение в стихотворении «Петербург». В нем автор размышляет о судьбах России, о тяжелом прошлом нашей страны, о ее истории, наполненной кровью и насилием. Кроме того, в строках этого произведения звучит немой вопрос о настоящем и будущем родины, который для лирического героя решается, скорее, в пессимистическом ключе.
    На это настраивают уже строки первой строфы, которая является своеобразной вступительной частью стихотворения. В ней же звучит одна из главных мыслей лирического героя:
    Я не знаю, где вы и где мы,
    Только знаю, что крепко мы слиты.
    О чем или о ком говорит здесь герой? О народе и дворянстве, которых с особой силой разделила «первая русская революция»? О народе и России? В любом случае, лирический герой утверждает, все они – единое целое, неделимое, связанно одной жизнью и судьбой.
    Две последующие строфы стихотворения – размышления героя о прошлом его родины. По мнению лирического героя, оно представляет собой не сказки, а «страшные были». Которые связаны, прежде всего, с личностями российских правителей, их политикой, основанной на насилии:
    Только камни нам дал чародей,
    Да Неву буро-желтого цвета,
    Да пустыни немых площадей,
    Где казнили людей до рассвета.
    Однако и эти жесткие меры не смогли обеспечить спокойствие российскому государству. Об этом повествует следующая часть «Петербурга»:
    Царь змеи раздавить не сумел,
    И прижатая стала наш идол.
    О какой змее говорит поэт? Кого не смог остановить «в темных лаврах гигант на скале»? Кто или что стал «нашим идолом»? Возможно, здесь речь идет о взбунтовавшемся народе. Возможно, поэт имеет в виду что-то более абстрактное и грозное – какую-то высшую силу, злой рок, тяжелую судьбу России. Однако, в любом случае, результат неутешителен:
    Ни кремлей, ни чудес, ни святынь,
    Ни миражей, ни слез, ни улыбки...
    Только камни из мерзлых пустынь
    Да сознанье проклятой ошибки.
    И – как итог – поэт рисует свое видение грядущего страны: «отрава бесплодных хотений». Это значит, что все изменения, реформы, планы не имеют будущего? Позитивных изменений не может быть, потому что таков менталитет России. Именно поэтому –
    Даже в мае, когда разлиты
    Белой ночи над волнами тени,
    Там не чары весенней мечты,
    Там отрава бесплодных хотений.
    Стоит отметить, что данное произведение представляет большой интерес не только с идейной, но и с художественной точки зрения. «Петербург» насыщен образами-символами: «камни да страшные были», «орел наш двуглавый», «царь змеи раздавить не сумел, И прижатая стала наш идол», «камни из мерзлых пустынь», помогающими передать авторские размышления.
    Язык стихотворения наполнен разнообразными средствами выразительности. Лексический пласт произведения изобилует словами высокого и торжественного стилей (слиты, прошедшее, лавры, пустыни, идол, скакун, святыня, чудеса и т.д.). Кроме того, «Петербург» насыщен всевозможными тропами. Так, мы можем выделить метафоры: «пустыни немых площадей»; «что было у нас на земле, Завтра станет ребячьей забавой»; «царь змеи раздавить не сумел»; «камни из мерзлых пустынь»; «разлиты Белой ночи над волнами тени»; «чары весенней мечты»; «отрава бесплодных хотений».
    Помимо этого, в стихотворении много эпитетов: «немых площадей», «в темных лаврах», «бешеный скакун», «мерзлых пустынь», «весенней мечты», «бесплодных хотений». Есть здесь и антитеза:
    Там не чары весенней мечты,
    Там отрава бесплодных хотений.
    Стихотворение насыщено желтым цветом – цветом тоски, безнадежности, болезни. Передать подобное настроение поэту помогают прилагательные со значением цвета: «желтый пар», «желтый снег», «Нева буро-желтого цвета».
    В синтаксическом плане в данном произведении можно выделить следующие приемы: анафору в первой строфе, которая «усиливает» желтый цвет стихотворения, и то настроение, которое создает этот цвет. Кроме того, в «Петербурге» присутствуют повторы и перечисления, которые выполняют ту же функцию, что и анафора: «Ни кремлей, ни чудес, ни святынь, Ни миражей, ни слез, ни улыбки...» Есть здесь и эмоциональные риторические вопросы – «Сочинил ли нас царский указ? Потопить ли нас шведы забыли?» - акцентирующие внимание на важных, с точки зрения поэта, мыслях произведения.
    «Петербург» написан довольно сложным размером – трехстопным анапестом с перекрестной рифмовкой, в нем чередуются мужские и женские рифмы (зимы-мы, плиты-слиты).
    В совокупности все художественные средства произведения помогают передать глубокие социально-философские размышления Анненского о судьбе России и ее народа в переломную эпоху – на временном стыке двух веков. Поэт создает масштабную картину истории России – охватывает ее прошлое, на основе которого анализирует настоящее и будущее. Мне кажется, выводы автора пессимистичны – несмотря на всю его несомненную любовь к своей родине, он не видит яркого света «в конце тоннеля».

    Судьба Иннокентия Федоровича Анненского-поэта в своем роде уникальна: в сорокадевятилетнем возрасте он издал первый (и единственный при жизни) поэтический сборник под псевдонимом Ник. Т-о. Поначалу поэт собирался озаглавить его "Из пещеры Полифема" и взять псевдоним Утис, что в переводе с греческого означает "никто" (так Одиссей назвался циклопу Полифему). Позже сборник был назван "Тихие песни". Блоку, не знавшему, кто автор, такая анонимность показалась сомнительной. "Хочется, чтобы открылось лицо поэта, которое он как будто от себя хоронит, — и не под наивным псевдонимом, а под более тяжкой маской, заставившей его затеряться среди сотни книг... Нет ли в этой скромной затерянности чересчур болезненного надрыва?" — писал он.
    И. Ф. Анненский родился в Омске, вскоре семья переехала в Петербург. В автобиографии будущий поэт сообщал, что вырос "в среде, где соединялись элементы бюрократические и помещичьи". "С детства любил заниматься историей и словесностью и чувствовал антипатию ко всему элементарному и банально-ясному". Писать стихи Анненский начал довольно рано. Так как в 1870-е годы понятие "символизм" не было еще ему известно, он называл себя мистиком и "бредил религиозным жанром" испанского художника XVI I в. Б. Э. Мурильо, который и "старался „оформлять словами"". Следуя совету своего старшего брата, известного экономиста и публициста Н. Ф. Анненского, считавшего, что до тридцати лет не надо публиковаться, молодой поэт не предназначал свои поэтические опыты для печати. В университетские годы изучение древних языков и античности на время вытеснило стихотворчество; по признанию поэта, он ничего не писал, кроме диссертаций. После университета началась "педагогически-административная" деятельность, которая, по мнению его коллег-античников, отвлекала Анненского от "строго научных занятий", а по мнению сочувствующих его поэзии, мешала творчеству. В печати Анненский дебютировал как критик. В 1880 — 1890-е годы он опубликовал ряд статей, в основном о русской литературе XIX в. В 1906 г. вышла первая, а в 1909—вторая из "Книг отражений" — собрание критики, отличающееся уайльдовским субъективизмом, импрессионистичностью восприятия и ассоциативно-образными настроениями. Сам автор подчеркивал, что он "вовсе не критик", а только "читатель". Анненский-поэт считал своими предтечами французских символистов, "парнасцев и проклятых", которых много и охотно переводил. Их заслугу, "кроме обогащения языка", он видел в "повышении нашей эстетической чувствительности и увеличении шкалы наших художественных ощущений". Переводы французских поэтов составили значительный раздел его первого сборника стихов. Из русских поэтов-символистов Анненскому ближе всего К. Д. Бальмонт, вызывавший у автора "Тихих песен" "благоговение". Он высоко ценил "новую гибкость и музыкальность" поэтического языка Бальмонта. Анненский вел достаточно "уединенную" литературную жизнь: он не отстаивал права "нового" искусства на существование в период "бури и натиска", не участвовал в последующих внутрисимволистских баталиях. Первые его публикации на страницах символистской прессы относятся к 1906 г. (журнал "Перевал"), "Вхождение" Анненского в символистскую среду фактически состоялось в последний год его жизни. Поэт и критик читает лекции в "Поэтической академии", входит в состав членов "Общества ревнителей художественного слова" при новом петербургском журнале "Аполлон", печатает на его страницах свою программную статью "О современном лиризме". Скоропостижная смерть поэта у Царскосельского вокзала вызвала широкий резонанс в символистских кругах. В среде близких к "Аполлону" молодых поэтов акмеистической ориентации, упрекавших символистов за то, что они "просмотрели" Анненского, стал складываться посмертный культ поэта. Второй сборник стихов вышел через четыре месяца после его смерти. Подготовку "Кипарисового ларца" (в кипарисовой шкатулке хранились рукописи Анненского) завершал его сын — В. И. Анненский-Кривич, биограф поэта, его редактор и комментатор. Есть основания полагать, что Кривич не всегда пунктуально следовал авторской воле отца. С "Кипарисовым ларцом" к Анненскому пришла, наконец, запоздалая слава. "Книгу я сейчас просматриваю, — писал Блок сыну поэта. — Через всю усталость и опустошенность этой весны — она проникает глубоко в сердце. Невероятная близость переживаний, объясняющая мне многое о самом себе". Брюсов, обративший уже раньше внимание на "свежесть" эпитетов, сравнений, оборотов и даже просто выбираемых слов в сборнике "Тихие песни", теперь как несомненное достоинство отметил невозможность "угадать" у Анненского "по двум первым стихам строфы двух следующих и по началу стихотворения его конец". В 1923 г. Кривич опубликовал оставшиеся тексты поэта в сборнике "Посмертные стихи Ин. Анненского". Лирический герой Анненского — человек, разгадывающий "постылый ребус бытия". Поэт подвергает пристальному анализу "содержание нашего я", "которое хотело бы стать целым миром, раствориться, разлиться в нем, я, замученное сознанием своего безысходного одиночества, неизбежного конца и бесцельного существования; я в кошмаре возвратов, под грузом наследственности, я среди природы, где, немо и незримо упрекая его, живут такие же я, я среди природы, мистически ему близкой и кем-то больно и бесцельно сцепленной с его существованием". Сопоставляя лирику Анненского со стихами символистов "младшего" поколения, С. К. Маковский увидел корни глубоко трагического миросозерцания поэта "в неверии в трансцендентальный смысл Вселенной", отрицающем, в конечном итоге, "категорически и безусловно" "смысл личного бытия". Неповторимое своеобразие стихам Анненского придает "легкая ирония", которая, по словам Брюсова, стала "вторым лицом" поэта, и "неотделима от его духовного облика". Манера письма автора "Тихих песен" и "Кипарисового ларца" "резко импрессионистическая", Вяч. Иванов назвал ее "ассоциативным символизмом". Поэзия, по мнению Анненского, не изображает, а намекает на то, что недоступно выражению, "мы славим поэта не за то, что он сказал, а за то, что он дал нам почувствовать несказанное".