За что я не люблю пьесу А.Н. Островского «Бесприданница»

    Общим местом давно стал тот факт, что русский драматург А.Н. Островский является «Колумбом Замоскворечья» - писателем, открывшим купеческую Россию, в полном объеме, вплоть до мельчайших деталей и нюансов, перенесшим ее на сцену.
    И действительно, все пьесы Островского, начиная с дебютного «Банкрута» («Свои люди - сочтемся)» и заканчивая самыми поздними произведениями, так или иначе затрагивают тему русского купечества, рассказывают о его быте, нравах, традициях – жизни этого значимого для России сословия.
    Одним из наивысших творческих достижений Островского, «шедевром этого мастера» считается психологическая драма «Бесприданница» (1878).
    Откровенно говоря, это произведение я могу назвать моей самой нелюбимой пьесой Островского. Что же меня отталкивает в ней, чего я в ней не понимаю и не принимаю?
    Первый ответ, возможно, самый поверхностный и общий – мне не близка та среда (купеческая) и та атмосфера (буржуазные законы, наложенные на патриархальные привычки и взгляды), которым «пропитано» произведение. Не могу сказать, что мне совсем неинтересно купечество, его нравы и обычаи. С культурологической, исторической и даже литературоведческой сторон мне любопытно узнать о том, как и чем жили эти люди, как они менялись с течением времени, как вписывались в общую жизнь страны и так далее.
    Однако вся структура «Бесприданницы» построена так, что автор полностью погружает нас в купеческую среду, мы «с головой окунаемся» в жизнь этого сословия со всеми ее недостатками и изъянами. И, погрузившись, я чувствую внутреннее отторжение, чувствую, что то, о чем пишет Островский, мне совершенно не близко, вызывает лишь неприятие.
    Но, скажете вы, так и было задумано драматургом. Он хотел показать отвратительную и губительную силу той среды, в которой существуют герои и порождением которой они являются. Островский в полной мере хотел выразить, как в, казалось бы, окультурившейся массе дельцов проступают все те же первобытные патриархальные черты, которые так мастерски выписаны в «Грозе» и которые, по большому счету, несовместимы с человеческой жизнью, человеческой природой. Несовместимы, потому что извращают, коверкают и губят то, ради чего стоит жить, – любовь, творчество, свободу самовыражения.
    Действительно, атмосфера пьесы, ее «энергетика», по моим ощущениям, именно такова – тоскливая, тяготящая, разрушительная. Это вторая причина, почему я не люблю «Бесприданницу» Островского.
    Однако попробую более глубоко разобраться в причинах моей неприязни к этому произведению. Что представляет собой «Бесприданница»? Ведущее место в ней занимают излюбленные мотивы драматурга (деньги, торговля, купеческий «кураж») и традиционные типажи, встречающиеся практически в каждой его пьесе (купцы, мелкий чиновник, девушка на выданье и ее мать, стремящаяся «продать» дочь подороже, провинциальный актер). Интрига также напоминает ранее использованные сюжетные ходы: за главную героиню Ларису Огудалову борются несколько соперников, у каждого из которых собственный «интерес» к девушке.
    Однако в отличие от других произведений, например, комедии «Лес», в которой бедная воспитанница Аксюша была лишь «обстановочным лицом» и не принимала активного участия в событиях, героиня «Бесприданницы» - центральный персонаж пьесы. Я понимаю, что именно Огудалова, ее характер и натура особенно неблизки мне, больше того, эта героиня раздражает меня, действует, как красная тряпка на быка.
    Итак, совершенно ясно, что эта героиня не только красивая «вещь», цинично выставленная на «аукцион» ее матерью Харитой Игнатьевной и «покупаемая» богатыми купцами города Бряхимова. Огудалова - человек мыслящий, глубоко чувствующий и богато одаренный, понимающий нелепость своего положения: «Зачем вы постоянно попрекаете меня этим табором? Разве мне самой такая жизнь нравилась?»
    С другой стороны, эта героиня - натура противоречивая, которая пытается «угнаться за двумя зайцами»: ей хочется высокой любви («Я год страдала, год не могла забыть вас, жизнь стала для меня пуста…») и, в то же время, богатой, красивой жизни («Уж если быть вещью, так одно, утешение - быть дорогой, очень дорогой»). На мой взгляд, в Ларисе непостижимым и неприятным для меня образом уживаются романтический идеализм и мечты о мещанском счастье.
    Огудалову часто сравнивают с Катериной Кабановой (пьеса «Гроза»). На мой взгляд, главное отличие Ларисы от Катерины Кабановой (чей образ мне ближе) - свобода выбора. Героиня «Бесприданницы», в отличие от Катерины, может и должна сделала свой выбор - стать содержанкой богатого купца Кнурова, утехой для удалых развлечений «блестящего барина» Паратова, женой ничтожного чиновника Карандышева или вовсе уйти из жизни.
    Важно, что город Бряхимов в «Бесприданнице» - это уже совсем не Калинов в «Грозе», совсем не «темное царство». Времена изменились - просвещенные «новые русские» теперь не берут бесприданниц замуж, а покупают их: «Не угодно ли вам ехать со мной в Париж на выставку? И полное обеспечение на всю жизнь?»
    В связи с этим в воле самих женщин решить, как им строить свою жизнь, свою судьбу – Огудалова может решить, участвовать или не участвовать ей в торге. Перед героиней проходит целый «парад» женихов и, в отличие от подневольной Катерины, мнением Ларисы не пренебрегают.
    Больше того, Ларисе не нужно упрашивать своего жениха Карандышева, как Катерина упрашивала Бориса («Возьми меня с собой отсюда!»). Карандышев сам готов увезти свою «дорогую» невесту подальше от городских соблазнов - в глухое Заболотье, которое кажется Ларисе деревенской идиллией, этаким болотистым «раем», «тихим уголком»: «Все-таки лучше, чем здесь. Я по крайней мере душой отдохну».
    Однако Лариса не решается …ни на что. Ведущий мотив пьесы - мотив ответственности человека за свою судьбу – получает какое-то «вялое» разрешение, подобное натур е самой Ларисы, которая в миллионе сомнений и противоречий утратила власть над собственной жизнью, своей судьбой.
    В характере этой героини переплелись трагедия несбывшейся любви и мещанский фарс, тонкая психологическая драма и жалкий водевиль. На мой взгляд, такая «нецельность» натуры (в отличие от той же Катерины Кабановой), инфантильность, нежелание определиться и самой решить свою судьбу погубило Ларису, сделало ее непривлекательной (по крайне мере, для меня) героиней.
    Ни одна психологическая черта в Ларисе Огудаловой не достигла завершенности. Ее душа наполнена темными, смутными, не до конца понятными ей самой порывами и страстями. Она не способна сделать выбор, принять или проклясть тот мир, в котором живет. Думая о самоубийстве, Лариса так и не смогла броситься в Волгу, как Катерина.
    В отличие от трагической героини «Грозы», она всего лишь участница пошлой драмы. И, на мой взгляд, этот образ не возвышает даже то, что в финале произведения, перед смертью, Лариса на пару минут поднимается до трагической героини. Ее никто не полюбил так, ей хотелось бы, - а она умирает со словами прощения и посылает поцелуй людям, которые чуть было не заставили отречься от самого главного в ее жизни - от любви: «…мне надо... умереть. Я ни на кого не жалуюсь, ни на кого не обижаюсь... вы все хорошие люди... я вас всех... всех... люблю» (Посылает поцелуй).
    Символично, что на этот последний, трагический вздох героини отозвался только «громкий хор цыган», опять все снизив до уровня пошлого фарса – того образа жизни и мысли, в котором жила героиня.
    Кроме того, нужно отметить, что «Бесприданница» - драма о любви: именно это чувство стало основой сюжетной интриги и источником внутренних противоречий героини. Однако в этом произведении любовь, на мой взгляд, ни разу не проявилась в своем истинном виде. Огудалова только мечтает о «большом и светлом чувстве», однако в реальности оно не получает своего воплощения.
    Самое высокое, что может существовать в той среде, которую описывает нам Островский, - это любовь-жалость, любовь-сострадание, о которой умоляет Лариса: «…я прошу только пожалеть меня. Ну, хоть поплачь со мной вместе!» Да и этого, кстати говоря, девушка не находит.
    В жизни Огудаловой настоящую любовь вытеснила «любовь», выставленная на продажу, любовь-товар. На протяжении всей пьесы мы наблюдаем торг из-за Ларисы. Купить ее и ее «любовь» может только тот, у кого больше денег. Для «европеизированных» купцов Кнурова и Вожеватова «чувство» героини - предмет роскоши, который покупается для того, чтобы с «европейским» шиком обставить свою жизнь.
    Таким образом, в Бряхимове возможны лишь циничные отношения «купли-продажи», которые герои принимают за любовь. Это все, на что они способны, все, что их устраивает. И это обстоятельство - еще один ответ на вопрос «Почему я не люблю пьесу Островского «Бесприданница».
    Отталкивающими в пьесе я считаю и мужские образы и, прежде всего, образ «рокового мужчины», «фатального сердцееда» Сергея Сергеевича Паратова. Мне кажется, этот экстравагантный и бесшабашный «барин», стремящийся стать своим среди богатых купцов, но внутренне презирающий их, - фигура пародийная. Это «купеческий Печорин», «сердцеед со склонностью к мелодраматическим эффектам». Свои отношения с Ларисой Паратов считает любовным экспериментом. «Мне хочется знать, скоро ли женщина забывает страстно любимого человека: на другой день после разлуки с ним, через неделю или через месяц», - откровенничает этот «»шикарный барин.
    Любовь, по его мнению, годится только «для домашнего обихода». Собственная паратовская «езда в остров любви» с бесприданницей Ларисой была недолгой. Ее сменили шумные кутежи с цыганами и женитьба на богатой невесте, точнее, на ее приданом - золотых приисках. «У меня, Мокий Парменыч, ничего заветного нет; найду выгоду, так все продам, что угодно» - таков жизненный принцип Паратова, нового «героя времени» с замашками разбитного приказчика из модной лавки.
    Не менее отталкивающим является и образ жениха Ларисы - «чудак» Карандышева, ставшим ее убийцей. Это, безусловно, личность жалкая, в чем-то комичная, но, в то же время, зловещая. В нем, в самом нелепом сочетании, как мне кажется, смешаны «краски» различных сценических образов. Это и окарикатуренный Отелло, и пародийный «благородный» разбойник (вспомним, что на костюмированном вечере Карандышев «оделся разбойником, взял топор в руки и бросал на всех зверские взгляды, особенно на Сергея Сёргеича») и «мещанин во дворянстве».
    Идеал этого героя сугубо мещанский - «экипаж с музыкой», роскошная квартира и обеды. Карандышев - «серый», «среднестатистический» человек с непомерными амбициями. Он в не себя от гордости - ведь ему удалось попасть на «разгульный купеческий пир». Больше того, ему достался и главный приз - красавица Лариса. Ее мнимая принадлежность ему – ключ к самоуважению героя. Именно по этому мы понимаем, что он никогда в жизни не отпустит эту девушку, что только трагедия может освободить Ларису из цепких лапок Юлия Капитоныча.
    Любовь Карандышева, «запасного» жениха, - любовь-тщеславие, любовь-покровительство. Для него Лариса тоже «вещь», которой он кичится, предъявляя всему городу. Сама же героиня пьесы воспринимает его любовь как унижение и оскорбление: «Как вы мне противны, кабы вы знали!... Для меня самое тяжкое оскорбление - это ваше покровительство; ни от кого никаких других оскорблений мне не было».
    Главная черта, проступающая в облике и поведении Карандышева, типичная для прозы Чехова. Образ этого героя «пропитан» пошлостью, узостью, ограниченностью. Именно эти особенности, я думаю, придают фигуре чиновника мрачный, зловещий колорит, несмотря на его заурядность по сравнению с другими участниками любовного торга. Ларису убивает не провинциальный «Отелло», жалкий комедиант, легко меняющий маски, а воплощенная в пошлость, которая стала для героини единственной альтернативой настоящей любви.
    Подводя итог, мне хочется, прежде всего, подчеркнуть, что я никоим образом не хочу умалить художественных и идейных достоинств «Бесприданницы» Островского, я нисколько я не сомневаюсь в таланте этого драматурга.
    Однако, несмотря на это, все же не могу не сказать, что не люблю пьесу «Бесприданница». Мне не близки те характеры, что описаны там, меня тяготит та атмосфера, которой «дышат» герои, мне не нравится тот образ жизни и мысли, что «царит» на страницах этого произведения. Именно поэтому мне трудно читать «Бесприданницу», трудно смотреть эту постановку в театре и, признаюсь честно, я ни разу не досмотрела до конца кинопостановку пьесы – фильм Э. Рязанова «Жестокий романс». Но, как бы компенсируя свою нелюбовь к «Бесприданнице», я хочу подчеркнуть, что очень люблю и ценю такие пьесы Островского, как «Таланты и поклонницы» и «Волки и овцы».

    Островский, Александр Николаевич - знаменитый драматический писатель.
    Родился 31 марта 1823 г. в Москве, где его отец служил в гражданской палате, а затем занимался частной адвокатурой. Матери Островский лишился еще в детстве и никакого систематического образования не получил. Все его детство и часть юности прошли в самом центре Замоскворечья, бывшего в ту пору, по условиям своей жизни, совершенно особым миром. Этот мир населил его воображение теми представлениями и типами, которые он впоследствии воспроизвел в своих комедиях. Благодаря большой библиотеке отца Островский рано ознакомился с русской литературой и почувствовал наклонность к писательству; но отец непременно хотел сделать из него юриста. Окончив гимназический курс, Островский поступил на юридический факультет Московского университета.

Окончить курс ему не удалось вследствие какого-то столкновения с одним из профессоров. По желанию отца, он поступил на службу писцом, сначала в совестный, потом - в коммерческий суд. Этим и определился характер первых его литературных опытов; в суде он продолжал наблюдения над знакомыми ему с детства своеобразными замоскворецкими типами, напрашивавшимися на литературную обработку. К 1846 г. им было уже написано много сцен из купеческого быта, и задумана комедия: "Несостоятельный должник" (впоследствии - "Свои люди - сочтемся"). Небольшой отрывок из этой комедии был напечатан в Љ 7 "Московского Городского Листка" 1847 г.; под отрывком поставлены буквы: "А. О." и "Д. Г.", то есть А. Островский и Дмитрий Горев. Последний был провинциальный актер (настоящая фамилия - Тарасенков), автор двух-трех пьес, уже игранных на сцене, случайно познакомившийся с Островским и предложивший ему свое сотрудничество. Оно не пошло дальше одной сцены, а впоследствии послужило для Островского источником большой неприятности, так как дало его недоброжелателям повод обвинять его в присвоении чужого литературного труда. В Љ 60 и 61 той же газеты явилось, без подписи, другое, уже вполне самостоятельное произведение Островского - "Картины московской жизни. Картина семейного счастья". Эти сцены были перепечатаны, в исправленном виде и с именем автора, под заглавием: "Семейная картина", в "Современнике" 1856 г., Љ 4. "Семейную картину" сам Островский считал своим первым печатным произведением и именно с нее вел начало своей литературной деятельности. Самым памятным и дорогим днем своей жизни он признавал 14 февраля 1847 г.: в этот день он посетил С.П. Шевырева и, в присутствии А.С. Хомякова, профессоров, писателей, сотрудников "Московского Городского Листка", прочел эту пьесу, явившуюся в печати месяц спустя. Шевырев и Хомяков, обнимая молодого писателя, приветствовали его драматический талант. "С этого дня, - говорит Островский, - я стал считать себя русским писателем и уже без сомнений и колебаний поверил в свое призвание". Он пробовал силы также и в повествовательном роде, в фельетонных рассказах из замоскворецкого быта. В том же "Московском Городском Листке" (Љ 119 - 121) напечатан один из этих рассказов: "Иван Ерофеич", с общим заглавием: "Записки замоскворецкого жителя"; два другие рассказа той же серии: "Сказание о том, как квартальный надзиратель пускался в пляс, или От великого до смешного один только шаг", и "Две биографии" остались ненапечатанными, а последний даже не был окончен. К концу 1849 г. была уже написана комедия под заглавием: "Банкрут". Островский читал ее своему университетскому товарищу А.Ф. Писемскому; в это же время он познакомился со знаменитым артистом П.М. Садовским, который увидел в его комедии литературное откровение и стал читать ее в разных московских кружках, между прочим - у графини Е.П. Ростопчиной, у которой обычно собирались молодые писатели, только что начинавшие тогда свою литературную деятельность (Б.Н. Алмазов, Н.В. Берг, Л.А. Мей, Т.И. Филиппов, Н.И. Шаповалов, Е.Н. Эдельсон). Все они находились в близких, дружеских отношениях с Островским еще со времен его студенчества, и все приняли предложение Погодина работать в обновленном "Москвитянине", составив так называемую "молодую редакцию" этого журнала. Вскоре выдающееся положение в этом кружке занял Аполлон Григорьев, выступивший провозвестником самобытности в литературе и ставший горячим защитником и хвалителем Островского, как представителя этой самобытности. Комедия Островского, под измененным заглавием: "Свои люди - сочтемся", после долгих хлопот с цензурой, доходивших до обращения к самым высшим инстанциям, была напечатана во 2-й мартовской книге "Москвитянина" 1850 г., но не разрешена к представлению; цензура не позволяла даже и говорить об этой пьесе в печати. На сцене она явилась только в 1861 г., с переделанным против напечатанного окончанием. Вслед за этой первой комедией Островского в "Москвитянине" и других журналах ежегодно стали появляться и другие его пьесы: в 1850 г. - "Утро молодого человека", в 1851 г. - "Неожиданный случай", в 1852 г. - "Бедная невеста", в 1853 г. - "Не в свои сани не садись" (первая из пьес Островского, попавшая на сцену Московского Малого театра, 14 января 1853 г.), в 1854 г. - "Бедность не порок", в 1855 г. - "Не так живи, как хочется", в 1856 г. - "В чужом пиру похмелье". Во всех этих пьесах Островский явился изобразителем таких сторон русской жизни, которые до него почти вовсе не затрагивались литературой и совершенно не воспроизводились на сцене.

Глубокое знание быта изображаемой среды, яркая жизненность и правда изображения, своеобразный, живой и красочный язык, отчетливо отражающий в себе ту настоящую русскую речь "московских просвирен", учиться которой Пушкин советовал русским писателям - весь этот художественный реализм со всей простотой и искренностью, до которых не поднимался даже Гоголь, был встречен в нашей критике одними с бурным восторгом, другими - с недоумением, отрицанием и насмешками. В то время как А. Григорьев, провозглашая себя "пророком Островского", неустанно твердил, что в произведениях молодого драматурга нашло выражение "новое слово" нашей литературы, именно - "народность", критики прогрессивного направления укоряли Островского за тяготение к допетровской старине, к "славянофильству" погостинского толка, видели в его комедиях даже идеализацию самодурства, называли его "гостинодворским Коцебу". Чернышевский резко отрицательно отнесся к пьесе "Бедность не порок", усмотрев в ней какую-то сентиментальную слащавость в изображении беспросветного, якобы "патриархального", быта; другие критики негодовали на Островского за то, что он возводит на степень "героев" какие-то чуйки и сапоги бутылками. Свободная от эстетической и политической предвзятости театральная публика бесповоротно решила дело в пользу Островского. Талантливейшие московские актеры и актрисы - Садовский, С. Васильев, Степанов, Никулина-Косицкая, Бороздина и другие, - принужденные до тех пор выступать, за единичными исключениями, или в пошлых водевилях, или в переделанных с французского ходульных мелодрамах, написанных, к тому же, варварским языком, сразу почувствовали в пьесах Островского веяние живой, близкой и родной им русской жизни и отдали все свои силы правдивому ее изображению на сцене. И театральная публика увидела в исполнении этих артистов действительно "новое слово" сценического искусства - простоту и естественность, увидела людей, живущих на сцене без всякого притворства. Своими произведениями Островский создал школу настоящего русского драматического искусства, простого и реального, настолько же чуждого вычурности и аффектации, насколько чужды ей все великие произведения нашей литературы. Эта его заслуга была прежде всего понята и оценена в театральной среде, наиболее свободной от предвзятых теорий. Когда в 1856 г., по мысли великого князя Константина Николаевича, состоялась командировка выдающихся литераторов для изучения и описания различных местностей России в промышленном и бытовом отношениях, Островский взял на себя изучение Волги от верховьев до Нижнего. Короткий отчет об этой поездке появился в "Морском Сборнике" 1859 г., полный - остался в бумагах автора и впоследствии (1890) был обработан С.В. Максимовым, но до сих пор остается ненапечатанным. Несколько месяцев, проведенных в непосредственной близости к местному населению, дали Островскому много живых впечатлений, расширили и углубили знание русского быта в его художественном выражении - в метком слове, песне, сказке, историческом предании, в сохранявшихся еще по захолустьям нравах и обычаях старины. Все это отразилось в позднейших произведениях Островского и еще более упрочило их национальное значение. Не ограничиваясь жизнью замоскворецкого купечества, Островский вводит в круг действующих лиц мир крупного и мелкого чиновничества, а затем и помещиков. В 1857 г. написаны "Доходное место" и "Праздничный сон до обеда" (первая часть "трилогии" о Бальзаминове; две дальнейшие части - "Свои собаки грызутся, чужая не приставай" и "За чем пойдешь, то и найдешь", - появились в 1861 г.), в 1858 г. - "Не сошлись характерами" (первоначально написано в виде повести), в 1859 г. - "Воспитанница". В том же году появились два тома сочинений Островского, в издании графа Г.А. Кушелева-Безбородко. Это издание и послужило поводом для той блестящей оценки, которую дал Островскому Добролюбов и которая закрепила за ним славу изобразителя "темного царства". Вчитываясь теперь, по истечении полувека, в статьи Добролюбова, мы не можем не видеть их публицистического характера.

Сам Островский по своей природе был вовсе не сатирик, даже почти не юморист; с истинно эпической объективностью, заботясь только о правде и жизненности изображения, он "спокойно зрел на правых и виновных, не ведая ни жалости, ни гнева" и нимало не скрывая своей любви к простому "русачку", в котором даже среди уродливых проявлений быта всегда умел находить те или иные привлекательные черты. Островский и сам был таким "русачком", и все русское находило в его сердце сочувственный отзвук. По собственным его словам, он заботился прежде всего о том, чтобы показать на сцене русского человека: "пусть видит себя и радуется. Исправители найдутся и без нас. Чтобы иметь право исправлять народ, надо ему показать, что знаешь за ним и хорошее". Добролюбов, впрочем, не думал навязывать Островскому определенных тенденций, а просто пользовался его пьесами, как правдивым изображением русской жизни, для собственных, вполне самостоятельных заключений. В 1860 г. явилась в печати "Гроза", вызвавшая вторую замечательную статью Добролюбова ("Луч света в темном царстве"). В этой пьесе отразились впечатления поездки на Волгу и, в частности, посещение автором Торжка. Еще более ярким отражением волжских впечатлений явилась напечатанная в Љ 1 "Современника" 1862 г. драматическая хроника: "Козьма Захарьич Минин-Сухорук". В этой пьесе Островский впервые взялся за обработку исторической темы, подсказанной ему как нижегородскими преданиями, так и внимательным изучением нашей истории XVII века. Чуткому художнику удалось подметить в мертвых памятниках живые черты народного быта и в совершенстве овладеть языком изучаемой эпохи, на котором он и впоследствии, ради шутки, писал целые письма. "Минин", получивший одобрение государя, был, однако, запрещен драматической цензурой и мог появиться на сцене только 4 года спустя. На сцене пьеса не имела успеха вследствие своей растянутости и не всегда удачного лиризма, но критика не могла не заметить высокого достоинства отдельных сцен и фигур. В 1863 г. Островский напечатал драму из народной жизни: "Грех да беда на кого не живет" и затем снова вернулся к картинам Замоскворечья в комедиях: "Тяжелые дни" (1863) и "Шутники" (1864). В то же время он был занят обработкой начатой еще во время поездки на Волгу большой пьесы в стихах, из жизни XVII века. Она появилась в Љ 1 "Современника" 1865 г. под заглавием: "Воевода, или Сон на Волге". Эта превосходная поэтическая фантазия, нечто вроде драматизированной былины, заключает в себе ряд ярких бытовых картин давно минувшего, сквозь дымку которого чувствуется во многих местах близость к быту, и доныне еще не отошедшему всецело в прошедшее. Волжскими же впечатлениями навеяна и комедия "На бойком месте", напечатанная в Љ 9 "Современника" 1865 г.

С половины 60-х годов Островский усердно занялся историей Смутного времени и вступил в оживленную переписку с Костомаровым, изучавшим в то время ту же эпоху. Результатом этой работы были две напечатанные в 1867 г. драматические хроники: "Дмитрий Самозванец и Василий Шуйский" и "Тушино". В Љ 1 "Вестнике Европы" 1868 г. появилась еще историческая драма, из времен Ивана Грозного, "Василиса Мелентьева", написанная в сотрудничестве с директором театров Гедеоновым. С этого времени начинается ряд пьес Островского, написанных, по его выражению, в "новой манере". Их предметом служит изображение уже не купеческого и мещанского, а дворянского быта: "На всякого мудреца довольно простоты", 1868; "Бешеные деньги", 1870; "Лес", 1871. Вперемежку с ними идут и бытовые комедии "старой манеры": "Горячее сердце" (1869), "Не все коту масленица" (1871), "Не было ни гроша, да вдруг алтын" (1872). В 1873 г. написаны две пьесы, занимающие среди произведений Островского особое положение: "Комик XVII столетия" (к 200-летию русского театра) и драматическая сказка в стихах "Снегурочка", одно из замечательнейших созданий русской поэзии. В дальнейших своих произведениях 70-х и 80-х годов Островский обращается к быту различных слоев общества - и дворянского, и чиновничьего, и купеческого, причем в последнем отмечает перемены воззрений и обстановки, вызванные требованиями новой русской жизни. К этому периоду деятельности Островского относятся: "Поздняя любовь" и "Трудовой хлеб" (1874), "Волки и овцы" (1875), "Богатые невесты" (1876), "Правда - хорошо, а счастье лучше" (1877), "Последняя жертва" (1878), "Бесприданница" и "Добрый барин" (1879), "Сердце не камень" (1880), "Невольницы" (1881), "Таланты и поклонники" (1882), "Красавец-мужчина" (1883), "Без вины виноватые" (1884) и, наконец, последняя, слабая по замыслу и исполнению, пьеса: "Не от мира сего" (1885). Кроме того, несколько пьес написано Островским в сотрудничестве с другими лицами: с Н.Я. Соловьевым - "Женитьба Белугина" (1878), "Дикарка" (1880) и "Светит да не греет" (1881); с П.М. Невежиным - "Блажь" (1881). Островскому принадлежит также целый ряд переводов иностранных пьес: "Усмирение своенравной" Шекспира (1865), "Великий банкир" Итало Франки (1871), "Заблудшие овцы" Теобальдо Чикони (1872), "Кофейная" Гольдони (1872), "Семья преступника" Джакометти (1872), переделка с французского "Рабство мужей" и, наконец, перевод 10 интермедий Сервантеса, изданных отдельно в 1886 г. Оригинальных пьес им написано всего 49. Все эти пьесы дают замечательную по своей жизненности и правдивости галерею самых разнообразных русских типов, со всеми особенностями их повадки, языка и характера. В отношении собственно драматической техники и композиции пьесы Островского нередко слабы: художник, глубоко правдивый по своей природе, и сам сознавал свое бессилие в изобретении сюжета, в расположении завязки и развязки; он говорил даже, что "драматург и не должен придумывать, что случилось; его дело - написать, как это случилось или могло случиться; тут вся его работа; при обращении внимания в эту сторону у него явятся живые люди и сами заговорят". Рассуждая о своих пьесах с этой точки зрения, Островский сознавался, что у него самое трудное дело - "выдумка", потому что всякая ложь ему противна; но без этой условной лжи драматическому писателю обойтись невозможно. То "новое слово" Островского, за которое так горячо ратовал Аполлон Григорьев, по существу своему заключается не столько в "народности", сколько в правдивости, в непосредственном отношении художника к окружающей его жизни с целью вполне реального ее воспроизведения на сцене. В этом направлении Островский сделал дальнейший шаг вперед по сравнению с Грибоедовым и Гоголем и надолго утвердил на нашей сцене ту "натуральную школу", которая при начале его деятельности уже господствовала в других отделах нашей литературы.

Талантливый драматург, поддержанный не менее талантливыми артистами, вызвал соревнование в своих сверстниках, пошедших тем же путем: драматургами однородного направления явились Писемский, А. Потехин и другие, менее заметные, но в свое время пользовавшиеся заслуженным успехом писатели. Всей душой преданный театру и его интересам, Островский уделял немало времени и труда также и практическим заботам о развитии и усовершенствовании драматического искусства и об улучшении материального положения драматических авторов. Он мечтал о возможности преобразовать художественный вкус артистов и публики и создать театр-школу, одинаково полезную как для эстетического воспитания общества, так и для подготовки достойных деятелей сцены. Среди всевозможных огорчений и разочарований он оставался до конца жизни верен этой заветной своей мечте, осуществлением которой отчасти явился созданный им в 1866 г. в Москве Артистический кружок, давший впоследствии московской сцене многих талантливых деятелей. Вместе с тем Островский заботился об облегчении материального положения русских драматургов: его трудами образовано Общество русских драматических писателей и оперных композиторов (1874), бессменным председателем которого он оставался до самой своей смерти. Вообще, к началу 80-х годов, Островский прочно занял место вождя и учителя русской драмы и сцены. Усиленно работая в учрежденной в 1881 г. при дирекции Императорских театров комиссии "для пересмотра законоположений по всем частям театрального управления", он добился многих преобразований, значительно улучшивших положение артистов и давших возможность более целесообразной постановки театрального образования. В 1885 г. Островский был назначен заведующим репертуарной частью московских театров и начальником театрального училища. Здоровье его, к этому времени уже пошатнувшееся, не отвечало тем широким планам деятельности, какие он себе ставил. Усиленная работа быстро истощила организм; 2 июня 1886 г. Островский скончался в своем костромском имении Щелыкове, не успев осуществить своих преобразовательных предположений.
     Сочинения Островского издавались много раз; последнее и более полное издание - товарищества "Просвещение" (СПб., 1896 - 97, в 10 томах, под редакцией М.И. Писарева и с биографическим очерком И. Носова). Отдельно изданы "Драматические переводы" (М., 1872), "Интермедия Сервантеса" (СПб., 1886) и "Драматические сочинения А. Островского и Н. Соловьева" (СПб., 1881). Для биографии Островского важнейшим трудом является книга французского ученого J. Patouillet "O. et son theatre de moeurs russes" (Париж, 1912), где указана и вся литература об Островском. См. воспоминания С.В. Максимова в "Русской Мысли" 1897 г. и Кропачева в "Русском Обозрении" 1897; И. Иванов "А.Н. Островский, его жизнь и литературная деятельность" (СПб., 1900). Лучшие критические статьи об Островском написаны Аполлоном Григорьевым (в "Москвитянине" и "Времени"), Эдельсоном ("Библиотека для Чтения", 1864), Добролюбовым ("Темное царство" и "Луч света в темном царстве") и Боборыкиным ("Слово", 1878). - Ср. также книги А.И. Незеленова "Островский в его произведениях" (СПб., 1888), и Ор. Ф. Миллера "Русские писатели после Гоголя" (СПб., 1887).