Изображение купеческого быта и нравов вдрамеА. Н. Островского «Гроза»

Пьеса «Гроза», написанная Александром Николаевичем Островским в 1859 году, является единственной из задуманного писателем цикла «Ночи на Волге». Основная тема драмы – конфликт в купеческой семье, прежде всего, деспотичное отношение представителей старшего поколения (Кабанихи, Дикого) к подчиненному ему молодому поколению. Таким образом, драма «Гроза» основывается на описании быта, устоев, нравов купеческой семьи.Хозяева жизни в городе Калинове – богатые купцы – отстаивают свои взгляды в отношении семейных норм и правил. Консервативные нравы, царящие в семье Кабановых и являющиеся обычными для семьи, живущей в небольшом провинциальном городке, предписывают «хорошей жене», «проводивши мужа», выть, лежа на крыльце; мужу регулярно бить жену, а им обоим беспрекословно подчиняться воле старших в доме. Образец, который выбрала для себя Марфа Кабанова, – это старорусская семья, для которой характерно полное бесправие молодого поколения, а особенно женщин. Недаром «все лица, кроме Бориса, одеты по-русски». Тем, что внешний облик жителей Калинова далек от облика современных (конечно, для того времени) людей, Островский подчеркивает нежелание провинциальных российских жителей и, прежде всего, купеческого сословия двигаться вперед самим или хотя бы не мешать более молодому, более энергичному поколению делать это.

Островский, описывая купеческий быт и нравы, обращает наттте внимание не только на недостатки взаимоотношений в одной или двух отдельно взятых семьях. Мы имеем возможность заметить, что большинство обитателей Калинова не могут похвастаться практически никаким образованием. Достаточно вспомнить рассуждения горожан о «Литовском разорении» у расписанных стен галереи. Положение в семье Кабановых, взаимоотношения между Катериной и ее свекровью не вызывают никакой реакции у общества. Это говорит о том, что такие ситуации обычны, типичны для этого круга, недаром история конфликта в семье Кабановых взята писателем из жизни.

Еще одна важная сторона жизни купечества, описанная Островским, — это повседневный быт. Это спокойное, размеренное существование, бедное событиями. Вести о столичной жизни или дальних странах до обитателей Калинова доносят «феклуши», еще более темные, невежественные странницы, недоверчиво относящиеся ко всему новому и необычному, как и Кабаниха, которая не сядет в машину, «хоть ты золотом осыпь ее».

Но время берет свое, и старшее поколение вынуждено неохотно уступать место молодым. И даже старая жестокая Кабанова чувствует это, а странница Феклуша соглашается с ней: «Последние времена, матушка Марфа Игнатьевна, последние, по всем приметам последние».

Таким образом, Островский в своей пьесе описывает кризис провинциального купечества, невозможность его дальнейшего существования при сохранении им старой идеологии.

Любовь Катерины к Борису на время увеличивает границы тесного мирка, в котором до сих пор живет девушка. Любовь освещает ее быт, девушка начинает ощущать радость жизни, надеется на что-то прекрасное, чего до сих пор у нее не было. Катерина испытывает столь сильное чувство впервые. Девушка была выдана замуж насильно за нелюбимого человека. Дальнейшая жизнь в доме мужа, постоянные придирки и унижения со стороны свекрови убивают саму возможность возникновения любви к слабохарактерному и безвольному Тихону.

Катерина искренне пытается полюбить своего мужа. Но, видно, не судьба. Тем более что постоянное присутствие жестокой свекрови не способствует появлению романтики в отношениях Тихона и Катерины. А Катерина — натура романтичная и мечтательная. Девушка с детства была очень эмоциональной. Как известно, люди впечатлительные и эмоциональные не могут жить в атмосфере серости и уныния. Им необходимо радоваться жизни, наслаждаться ее проявлениями, чувствовать красоту бытия.

Катерина долгое время пытается приспособиться к укладу жизни в семье Кабановых. Но потом не выдерживает. Ее любовь к Борису — это своеобразный протест против угнетения, унижения и рабства. Каким видит Катерина Бориса? Разумеется, он кажется ей совсем не похожим на Тихона и на большинство окружающих ее людей. Каждый человек, влюбившись, склонен идеализировать предмет своей любви, и, конечно, Катерина не является исключением. Она идеализирует своего любимого, он представляется ей более сильным, благородным и возвышенным, чем есть на самом деле.Каким же в действительности является Борис? В самом начале произведения мы узнаем его историю. Отец Бориса происходил из купеческого рода. Но женился он на «благородной», то есть женщине дворянского происхождения. Отец и мать Бориса жили в Москве, ведь не могла же благородная и образованная женщина терпеть порядки, царившие в городе Калинове? Борис говорит: «Матушка рассказывала, что она трех дней не могла ужиться с родней, уж очень ей дико казалось».

Родители дали Борису и его сестре завидное воспитание. Разве могли они подумать, что дети их вынуждены будут общаться с родней, известной своей тупостью, ханжеством и злобой? Борис рассказывает о своей жизни Кулигину, и читатель ясно чувствует, насколько тяжело молодому человеку было привыкнуть к новому образу жизни: «Воспитывали нас родители в Москве хорошо, ничего для нас не жалели. Меня отдали в Коммерческую академию, а сестру в пансион, да оба вдруг и умерли в холеру; мы с сестрой сиротами и остались. Потом мы слышим, что и бабушка здесь умерла и оставила завещание, чтобы дядя нам заплатил часть, какую следует, когда мы придем в совершеннолетие».

Дядей Бориса оказался тот самый помещик Дикой, о котором буквально ходят легенды, одна другой страшнее. Он и жесток, и жаден, и зол. Дядя всячески издевается над своим племянником. А тот ничего не может ему противопоставить. В этом и кроется трагедия молодого человека. Он получил «тепличное» воспитание, его с детства холили и лелеяли. И у него недостает душевных сил и твердости характера, чтобы бороться со сложными обстоятельствами, в которых он оказался.

Однако молодой человек выгодно отличается от основной массы персонажей Островского. Он выглядит более умным и образованным. Он культурен, воспитан. Но при этом Борис слаб, а потому бездействует и плывет по течению. Даже любимой женщине он принес несчастье. Катерина отдала ему все, что могла, пожертвовала честью, даже своей жизнью. У Бориса же не хватило смелости помочь бедной женщине, стоящей на краю пропасти.

С самого начала Борис знал, что любовь к замужней женщине — преступление. Он давно заметил Катерину, но не решался с ней познакомиться. Когда у Бориса заходит разговор с Кудряшом о любви, тот говорит ему о местных нравах: «У нас насчет этого свободно. Девки гуляют себе, как хотят, отцу с матерью и дела нет. Только бабы взаперти сидят». И тут-то Борис признается, что влюблен в замужнюю женщину. Кудряш уговаривает его бросить эту затею, потому что такая любовь должна быть под запретом. «Ведь это значит, — говорит Кудряш, — вы ее совсем загубить хотите, Борис Григорьич!»

Какова реакция Бориса на эти слова? Он всячески уверяет, что ни в коем случае не хочет погубить любимую женщину: «Сохрани господи! Сохрани меня, господи! Нет, Кудряш, как можно! Захочу ли я ее погубить! Мне только бы видеть ее где-нибудь, мне больше ничего не надо».

Почему Кудряш так уверен, что любовь к замужней женщине означает для нее гибель? Потому, что он всю жизнь живет в городе Калинове и знает о существующих в нем порядках. Женщина, которая решилась на измену, уже никогда не будет спокойно жить. Ее осудит всякий, кто будет осведомлен о таком позоре. Поэтому Кудряш пытается объяснить Борису: «Как, сударь, за себя поручиться! А ведь здесь какой народ! Сами знаете. Съедят, в гроб вколотят».

Но Борис не придает словам Кудряша должного значения. Его в меньшей степени беспокоит судьба любимой женщины, на первом месте для него стоит его каприз. Конечно, нельзя осуждать Бориса слишком строго. Ведь вырос он в цивилизованной Москве, где, как известно, царили совсем другие законы. Поэтому не может до конца осознать, насколько порядки в городе Калинове отличаются от столичных. Ион решает во что бы то ни стало добиться встречи с любимой женщиной.он решает во что бы то ни стало добиться встречи с любимой женщиной.

Борис при всем своем уме и образованности не может понять бесхитростную и простую Катерину. Она говорит ему: «Знаешь, что? Теперь мне умереть

вдруг захотелось!» Катерина вкладывает в свои слова глубокий смысл. Она в глубине души понимает, что жизнь в том виде, какой была раньше, кончилась. Теперь она перешла черту, навсегда отделившую ее от прежней жизни. И подобная метаморфоза вполне может привести к смерти. Но Борис отвечает ей слишком просто и банально: «Зачем умирать, коли нам жить так хорошо?» Он прежде всего оценивает настоящий момент. Именно сейчас он счастлив, он уверен в себе, ему нравится, что рядом находится любимая женщина. Сейчас действительно все хорошо. А что будет дальше, его не интересует.Катерина так искренне признается ему в любви, что это вызывает самые трогательные чувства у читателя. Катерина не скрывает своих чувств совершенно. Героиня раскрывает свою душу, не думая о последствиях, она говорит любимому: «Словно на грех ты к нам приехал. Как увидела тебя, так уж не своя стала С первого же раза, кажется, кабы ты поманил меня, я бы и пошла за тобой; ты иди хоть на край света, я бы все шла за тобой и не оглянулась бы».

Примечательно, что на такое искреннее, волнующее до глубины души признание Катерина слышит вполне рациональный, прагматичный вопрос «Надолго ль муж-то уехал?»

Катерина открыта миру, как дитя. Она отдает всю себя, ничего не получая взамен. Беда Катерины в том, что Борис оказался недостоин ее любви. При кажущихся положительных качествах он на самом деле мелкий эгоистичный человек, думающий только о себе. Любовь Катерины для него — это всего лишь развлечение, хотя он и пытается доказать ей, что действует, исключительно поддавшись силе страсти. Когда Борис узнает, что муж Катерины уехал на две недели, он радуется: «О, так мы погуляем! Время-то довольно». Эти простые фразы как нельзя лучше говорят о его отношении к Катерине и их связи.

Когда возвращается Тихон, Варвара прежде всего обращается к Борису. Она рассказывает ему о преждевременном возвращении брата и спрашивает совета. Измена мужу оказалась для Катерины слишком сильным эмоциональным потрясением. Варвара искренне переживает за Катерину, которая стала ей близкой подругой. Она говорит о ней: «Дрожит вся, точно ее лихорадка бьет; бледная такая, мечется по дому, точно чего ищет. Глаза как у помешанной! Давеча утром плакать принялась, так и рыдает. Батюшки мои! что мне с ней делать?».

Борис почти равнодушно отвечает: «Да, может быть, пройдет это у нее!». Если в начале драмы у читателя могла возникнуть какая-то симпатия по отношению к Борису, то теперь об этом уже не может идти речи. Борис представляется черствым, равнодушным, думающим только о себе человеком. Катерина сделала неверный выбор и подарила свою любовь совершенно недостойному человеку.

Борис покоряется воле своего дяди, который отправляет его в Сибирь. Сцена прощания Катерины со своим любимым показывает, насколько тяжело женщине и как при этом сдержанно ведет себя Борис. Он говорит: «Что обо мне-то толковать! Я вольная птица».

Слова Бориса кажутся чудовищными: «Ну, бог с тобой! Только одного и надо у бога просить, чтобы она умерла поскорее, чтобы ей не мучиться долго! Прощай!». И эти слова мужчина говорит о любимой женщине! Он даже не пытается облегчить ее судьбу, хотя бы утешить. Борис просто желает ей смерти. И такова расплата Катерины за счастье, длившееся всего лишь десять дней!

    Островский, Александр Николаевич - знаменитый драматический писатель.
    Родился 31 марта 1823 г. в Москве, где его отец служил в гражданской палате, а затем занимался частной адвокатурой. Матери Островский лишился еще в детстве и никакого систематического образования не получил. Все его детство и часть юности прошли в самом центре Замоскворечья, бывшего в ту пору, по условиям своей жизни, совершенно особым миром. Этот мир населил его воображение теми представлениями и типами, которые он впоследствии воспроизвел в своих комедиях. Благодаря большой библиотеке отца Островский рано ознакомился с русской литературой и почувствовал наклонность к писательству; но отец непременно хотел сделать из него юриста. Окончив гимназический курс, Островский поступил на юридический факультет Московского университета.

Окончить курс ему не удалось вследствие какого-то столкновения с одним из профессоров. По желанию отца, он поступил на службу писцом, сначала в совестный, потом - в коммерческий суд. Этим и определился характер первых его литературных опытов; в суде он продолжал наблюдения над знакомыми ему с детства своеобразными замоскворецкими типами, напрашивавшимися на литературную обработку. К 1846 г. им было уже написано много сцен из купеческого быта, и задумана комедия: "Несостоятельный должник" (впоследствии - "Свои люди - сочтемся"). Небольшой отрывок из этой комедии был напечатан в Љ 7 "Московского Городского Листка" 1847 г.; под отрывком поставлены буквы: "А. О." и "Д. Г.", то есть А. Островский и Дмитрий Горев. Последний был провинциальный актер (настоящая фамилия - Тарасенков), автор двух-трех пьес, уже игранных на сцене, случайно познакомившийся с Островским и предложивший ему свое сотрудничество. Оно не пошло дальше одной сцены, а впоследствии послужило для Островского источником большой неприятности, так как дало его недоброжелателям повод обвинять его в присвоении чужого литературного труда. В Љ 60 и 61 той же газеты явилось, без подписи, другое, уже вполне самостоятельное произведение Островского - "Картины московской жизни. Картина семейного счастья". Эти сцены были перепечатаны, в исправленном виде и с именем автора, под заглавием: "Семейная картина", в "Современнике" 1856 г., Љ 4. "Семейную картину" сам Островский считал своим первым печатным произведением и именно с нее вел начало своей литературной деятельности. Самым памятным и дорогим днем своей жизни он признавал 14 февраля 1847 г.: в этот день он посетил С.П. Шевырева и, в присутствии А.С. Хомякова, профессоров, писателей, сотрудников "Московского Городского Листка", прочел эту пьесу, явившуюся в печати месяц спустя. Шевырев и Хомяков, обнимая молодого писателя, приветствовали его драматический талант. "С этого дня, - говорит Островский, - я стал считать себя русским писателем и уже без сомнений и колебаний поверил в свое призвание". Он пробовал силы также и в повествовательном роде, в фельетонных рассказах из замоскворецкого быта. В том же "Московском Городском Листке" (Љ 119 - 121) напечатан один из этих рассказов: "Иван Ерофеич", с общим заглавием: "Записки замоскворецкого жителя"; два другие рассказа той же серии: "Сказание о том, как квартальный надзиратель пускался в пляс, или От великого до смешного один только шаг", и "Две биографии" остались ненапечатанными, а последний даже не был окончен. К концу 1849 г. была уже написана комедия под заглавием: "Банкрут". Островский читал ее своему университетскому товарищу А.Ф. Писемскому; в это же время он познакомился со знаменитым артистом П.М. Садовским, который увидел в его комедии литературное откровение и стал читать ее в разных московских кружках, между прочим - у графини Е.П. Ростопчиной, у которой обычно собирались молодые писатели, только что начинавшие тогда свою литературную деятельность (Б.Н. Алмазов, Н.В. Берг, Л.А. Мей, Т.И. Филиппов, Н.И. Шаповалов, Е.Н. Эдельсон). Все они находились в близких, дружеских отношениях с Островским еще со времен его студенчества, и все приняли предложение Погодина работать в обновленном "Москвитянине", составив так называемую "молодую редакцию" этого журнала. Вскоре выдающееся положение в этом кружке занял Аполлон Григорьев, выступивший провозвестником самобытности в литературе и ставший горячим защитником и хвалителем Островского, как представителя этой самобытности. Комедия Островского, под измененным заглавием: "Свои люди - сочтемся", после долгих хлопот с цензурой, доходивших до обращения к самым высшим инстанциям, была напечатана во 2-й мартовской книге "Москвитянина" 1850 г., но не разрешена к представлению; цензура не позволяла даже и говорить об этой пьесе в печати. На сцене она явилась только в 1861 г., с переделанным против напечатанного окончанием. Вслед за этой первой комедией Островского в "Москвитянине" и других журналах ежегодно стали появляться и другие его пьесы: в 1850 г. - "Утро молодого человека", в 1851 г. - "Неожиданный случай", в 1852 г. - "Бедная невеста", в 1853 г. - "Не в свои сани не садись" (первая из пьес Островского, попавшая на сцену Московского Малого театра, 14 января 1853 г.), в 1854 г. - "Бедность не порок", в 1855 г. - "Не так живи, как хочется", в 1856 г. - "В чужом пиру похмелье". Во всех этих пьесах Островский явился изобразителем таких сторон русской жизни, которые до него почти вовсе не затрагивались литературой и совершенно не воспроизводились на сцене.

Глубокое знание быта изображаемой среды, яркая жизненность и правда изображения, своеобразный, живой и красочный язык, отчетливо отражающий в себе ту настоящую русскую речь "московских просвирен", учиться которой Пушкин советовал русским писателям - весь этот художественный реализм со всей простотой и искренностью, до которых не поднимался даже Гоголь, был встречен в нашей критике одними с бурным восторгом, другими - с недоумением, отрицанием и насмешками. В то время как А. Григорьев, провозглашая себя "пророком Островского", неустанно твердил, что в произведениях молодого драматурга нашло выражение "новое слово" нашей литературы, именно - "народность", критики прогрессивного направления укоряли Островского за тяготение к допетровской старине, к "славянофильству" погостинского толка, видели в его комедиях даже идеализацию самодурства, называли его "гостинодворским Коцебу". Чернышевский резко отрицательно отнесся к пьесе "Бедность не порок", усмотрев в ней какую-то сентиментальную слащавость в изображении беспросветного, якобы "патриархального", быта; другие критики негодовали на Островского за то, что он возводит на степень "героев" какие-то чуйки и сапоги бутылками. Свободная от эстетической и политической предвзятости театральная публика бесповоротно решила дело в пользу Островского. Талантливейшие московские актеры и актрисы - Садовский, С. Васильев, Степанов, Никулина-Косицкая, Бороздина и другие, - принужденные до тех пор выступать, за единичными исключениями, или в пошлых водевилях, или в переделанных с французского ходульных мелодрамах, написанных, к тому же, варварским языком, сразу почувствовали в пьесах Островского веяние живой, близкой и родной им русской жизни и отдали все свои силы правдивому ее изображению на сцене. И театральная публика увидела в исполнении этих артистов действительно "новое слово" сценического искусства - простоту и естественность, увидела людей, живущих на сцене без всякого притворства. Своими произведениями Островский создал школу настоящего русского драматического искусства, простого и реального, настолько же чуждого вычурности и аффектации, насколько чужды ей все великие произведения нашей литературы. Эта его заслуга была прежде всего понята и оценена в театральной среде, наиболее свободной от предвзятых теорий. Когда в 1856 г., по мысли великого князя Константина Николаевича, состоялась командировка выдающихся литераторов для изучения и описания различных местностей России в промышленном и бытовом отношениях, Островский взял на себя изучение Волги от верховьев до Нижнего. Короткий отчет об этой поездке появился в "Морском Сборнике" 1859 г., полный - остался в бумагах автора и впоследствии (1890) был обработан С.В. Максимовым, но до сих пор остается ненапечатанным. Несколько месяцев, проведенных в непосредственной близости к местному населению, дали Островскому много живых впечатлений, расширили и углубили знание русского быта в его художественном выражении - в метком слове, песне, сказке, историческом предании, в сохранявшихся еще по захолустьям нравах и обычаях старины. Все это отразилось в позднейших произведениях Островского и еще более упрочило их национальное значение. Не ограничиваясь жизнью замоскворецкого купечества, Островский вводит в круг действующих лиц мир крупного и мелкого чиновничества, а затем и помещиков. В 1857 г. написаны "Доходное место" и "Праздничный сон до обеда" (первая часть "трилогии" о Бальзаминове; две дальнейшие части - "Свои собаки грызутся, чужая не приставай" и "За чем пойдешь, то и найдешь", - появились в 1861 г.), в 1858 г. - "Не сошлись характерами" (первоначально написано в виде повести), в 1859 г. - "Воспитанница". В том же году появились два тома сочинений Островского, в издании графа Г.А. Кушелева-Безбородко. Это издание и послужило поводом для той блестящей оценки, которую дал Островскому Добролюбов и которая закрепила за ним славу изобразителя "темного царства". Вчитываясь теперь, по истечении полувека, в статьи Добролюбова, мы не можем не видеть их публицистического характера.

Сам Островский по своей природе был вовсе не сатирик, даже почти не юморист; с истинно эпической объективностью, заботясь только о правде и жизненности изображения, он "спокойно зрел на правых и виновных, не ведая ни жалости, ни гнева" и нимало не скрывая своей любви к простому "русачку", в котором даже среди уродливых проявлений быта всегда умел находить те или иные привлекательные черты. Островский и сам был таким "русачком", и все русское находило в его сердце сочувственный отзвук. По собственным его словам, он заботился прежде всего о том, чтобы показать на сцене русского человека: "пусть видит себя и радуется. Исправители найдутся и без нас. Чтобы иметь право исправлять народ, надо ему показать, что знаешь за ним и хорошее". Добролюбов, впрочем, не думал навязывать Островскому определенных тенденций, а просто пользовался его пьесами, как правдивым изображением русской жизни, для собственных, вполне самостоятельных заключений. В 1860 г. явилась в печати "Гроза", вызвавшая вторую замечательную статью Добролюбова ("Луч света в темном царстве"). В этой пьесе отразились впечатления поездки на Волгу и, в частности, посещение автором Торжка. Еще более ярким отражением волжских впечатлений явилась напечатанная в Љ 1 "Современника" 1862 г. драматическая хроника: "Козьма Захарьич Минин-Сухорук". В этой пьесе Островский впервые взялся за обработку исторической темы, подсказанной ему как нижегородскими преданиями, так и внимательным изучением нашей истории XVII века. Чуткому художнику удалось подметить в мертвых памятниках живые черты народного быта и в совершенстве овладеть языком изучаемой эпохи, на котором он и впоследствии, ради шутки, писал целые письма. "Минин", получивший одобрение государя, был, однако, запрещен драматической цензурой и мог появиться на сцене только 4 года спустя. На сцене пьеса не имела успеха вследствие своей растянутости и не всегда удачного лиризма, но критика не могла не заметить высокого достоинства отдельных сцен и фигур. В 1863 г. Островский напечатал драму из народной жизни: "Грех да беда на кого не живет" и затем снова вернулся к картинам Замоскворечья в комедиях: "Тяжелые дни" (1863) и "Шутники" (1864). В то же время он был занят обработкой начатой еще во время поездки на Волгу большой пьесы в стихах, из жизни XVII века. Она появилась в Љ 1 "Современника" 1865 г. под заглавием: "Воевода, или Сон на Волге". Эта превосходная поэтическая фантазия, нечто вроде драматизированной былины, заключает в себе ряд ярких бытовых картин давно минувшего, сквозь дымку которого чувствуется во многих местах близость к быту, и доныне еще не отошедшему всецело в прошедшее. Волжскими же впечатлениями навеяна и комедия "На бойком месте", напечатанная в Љ 9 "Современника" 1865 г.

С половины 60-х годов Островский усердно занялся историей Смутного времени и вступил в оживленную переписку с Костомаровым, изучавшим в то время ту же эпоху. Результатом этой работы были две напечатанные в 1867 г. драматические хроники: "Дмитрий Самозванец и Василий Шуйский" и "Тушино". В Љ 1 "Вестнике Европы" 1868 г. появилась еще историческая драма, из времен Ивана Грозного, "Василиса Мелентьева", написанная в сотрудничестве с директором театров Гедеоновым. С этого времени начинается ряд пьес Островского, написанных, по его выражению, в "новой манере". Их предметом служит изображение уже не купеческого и мещанского, а дворянского быта: "На всякого мудреца довольно простоты", 1868; "Бешеные деньги", 1870; "Лес", 1871. Вперемежку с ними идут и бытовые комедии "старой манеры": "Горячее сердце" (1869), "Не все коту масленица" (1871), "Не было ни гроша, да вдруг алтын" (1872). В 1873 г. написаны две пьесы, занимающие среди произведений Островского особое положение: "Комик XVII столетия" (к 200-летию русского театра) и драматическая сказка в стихах "Снегурочка", одно из замечательнейших созданий русской поэзии. В дальнейших своих произведениях 70-х и 80-х годов Островский обращается к быту различных слоев общества - и дворянского, и чиновничьего, и купеческого, причем в последнем отмечает перемены воззрений и обстановки, вызванные требованиями новой русской жизни. К этому периоду деятельности Островского относятся: "Поздняя любовь" и "Трудовой хлеб" (1874), "Волки и овцы" (1875), "Богатые невесты" (1876), "Правда - хорошо, а счастье лучше" (1877), "Последняя жертва" (1878), "Бесприданница" и "Добрый барин" (1879), "Сердце не камень" (1880), "Невольницы" (1881), "Таланты и поклонники" (1882), "Красавец-мужчина" (1883), "Без вины виноватые" (1884) и, наконец, последняя, слабая по замыслу и исполнению, пьеса: "Не от мира сего" (1885). Кроме того, несколько пьес написано Островским в сотрудничестве с другими лицами: с Н.Я. Соловьевым - "Женитьба Белугина" (1878), "Дикарка" (1880) и "Светит да не греет" (1881); с П.М. Невежиным - "Блажь" (1881). Островскому принадлежит также целый ряд переводов иностранных пьес: "Усмирение своенравной" Шекспира (1865), "Великий банкир" Итало Франки (1871), "Заблудшие овцы" Теобальдо Чикони (1872), "Кофейная" Гольдони (1872), "Семья преступника" Джакометти (1872), переделка с французского "Рабство мужей" и, наконец, перевод 10 интермедий Сервантеса, изданных отдельно в 1886 г. Оригинальных пьес им написано всего 49. Все эти пьесы дают замечательную по своей жизненности и правдивости галерею самых разнообразных русских типов, со всеми особенностями их повадки, языка и характера. В отношении собственно драматической техники и композиции пьесы Островского нередко слабы: художник, глубоко правдивый по своей природе, и сам сознавал свое бессилие в изобретении сюжета, в расположении завязки и развязки; он говорил даже, что "драматург и не должен придумывать, что случилось; его дело - написать, как это случилось или могло случиться; тут вся его работа; при обращении внимания в эту сторону у него явятся живые люди и сами заговорят". Рассуждая о своих пьесах с этой точки зрения, Островский сознавался, что у него самое трудное дело - "выдумка", потому что всякая ложь ему противна; но без этой условной лжи драматическому писателю обойтись невозможно. То "новое слово" Островского, за которое так горячо ратовал Аполлон Григорьев, по существу своему заключается не столько в "народности", сколько в правдивости, в непосредственном отношении художника к окружающей его жизни с целью вполне реального ее воспроизведения на сцене. В этом направлении Островский сделал дальнейший шаг вперед по сравнению с Грибоедовым и Гоголем и надолго утвердил на нашей сцене ту "натуральную школу", которая при начале его деятельности уже господствовала в других отделах нашей литературы.

Талантливый драматург, поддержанный не менее талантливыми артистами, вызвал соревнование в своих сверстниках, пошедших тем же путем: драматургами однородного направления явились Писемский, А. Потехин и другие, менее заметные, но в свое время пользовавшиеся заслуженным успехом писатели. Всей душой преданный театру и его интересам, Островский уделял немало времени и труда также и практическим заботам о развитии и усовершенствовании драматического искусства и об улучшении материального положения драматических авторов. Он мечтал о возможности преобразовать художественный вкус артистов и публики и создать театр-школу, одинаково полезную как для эстетического воспитания общества, так и для подготовки достойных деятелей сцены. Среди всевозможных огорчений и разочарований он оставался до конца жизни верен этой заветной своей мечте, осуществлением которой отчасти явился созданный им в 1866 г. в Москве Артистический кружок, давший впоследствии московской сцене многих талантливых деятелей. Вместе с тем Островский заботился об облегчении материального положения русских драматургов: его трудами образовано Общество русских драматических писателей и оперных композиторов (1874), бессменным председателем которого он оставался до самой своей смерти. Вообще, к началу 80-х годов, Островский прочно занял место вождя и учителя русской драмы и сцены. Усиленно работая в учрежденной в 1881 г. при дирекции Императорских театров комиссии "для пересмотра законоположений по всем частям театрального управления", он добился многих преобразований, значительно улучшивших положение артистов и давших возможность более целесообразной постановки театрального образования. В 1885 г. Островский был назначен заведующим репертуарной частью московских театров и начальником театрального училища. Здоровье его, к этому времени уже пошатнувшееся, не отвечало тем широким планам деятельности, какие он себе ставил. Усиленная работа быстро истощила организм; 2 июня 1886 г. Островский скончался в своем костромском имении Щелыкове, не успев осуществить своих преобразовательных предположений.
     Сочинения Островского издавались много раз; последнее и более полное издание - товарищества "Просвещение" (СПб., 1896 - 97, в 10 томах, под редакцией М.И. Писарева и с биографическим очерком И. Носова). Отдельно изданы "Драматические переводы" (М., 1872), "Интермедия Сервантеса" (СПб., 1886) и "Драматические сочинения А. Островского и Н. Соловьева" (СПб., 1881). Для биографии Островского важнейшим трудом является книга французского ученого J. Patouillet "O. et son theatre de moeurs russes" (Париж, 1912), где указана и вся литература об Островском. См. воспоминания С.В. Максимова в "Русской Мысли" 1897 г. и Кропачева в "Русском Обозрении" 1897; И. Иванов "А.Н. Островский, его жизнь и литературная деятельность" (СПб., 1900). Лучшие критические статьи об Островском написаны Аполлоном Григорьевым (в "Москвитянине" и "Времени"), Эдельсоном ("Библиотека для Чтения", 1864), Добролюбовым ("Темное царство" и "Луч света в темном царстве") и Боборыкиным ("Слово", 1878). - Ср. также книги А.И. Незеленова "Островский в его произведениях" (СПб., 1888), и Ор. Ф. Миллера "Русские писатели после Гоголя" (СПб., 1887).