Марина Цветаева, Мандельштам и Твардовский

В 1961 году было решено издать стихотворения О. Мандельштама в Большой серии «Библиотеки поэта». Твардовский, будучи в те годы членом редколлегии, писал ее главному редактору В. Н. Орлову о том, что издать произведения Мандельштама в этой серии, безусловно, нужно. Для Твардовского это вне всякого сомнения, так как поэзия Мандельштама, при всей ее крайней «камерности» и несмотря на то, что вся она — из «отсветов и отзвуков» в большей мере искусства, чем жизни, являясь тем самым антиподом его собственному творчеству, она есть и останется «образцом высокой культуры стиха XX века, благородной отточенности формы и несет в себе неотъемлемое индивидуальное содержание».В том же письме он признался, что с творчеством этого поэта познакомился по книжке, вышедшей в конце двадцатых годов, и она, хотя и не стала для него «откровением» как явления русской или западной поэзии иных масштабов, но и она «часть той поэтической школы, которую я проходил в юности, и я отмечаю это с самой искренней признательностью».

Признание неожиданное. Но для Твардовского Мандельштам прежде всего — замечательный мастер русского стиха. Другой любимый Твардовским поэт — Марина Цветаева. В 1961 году в Гослитиздате вышел ее сборник — «Избранное», а в 1962-м в журнале «Новый мир» (№ 1) появилась рецензия на нее Твардовского. «Своеобразная и сильная» книга Цветаевой, по его мнению, подарок читателю-любителю поэзии. Она «не вдруг» станет доступной читателю, особенно массовому, но «М. Цветаевой принадлежит в развитии русского стиха такая несомненная и значительная роль, что так или иначе с ее творчеством должен быть знаком каждый интересующийся поэзией».

А какое тонкое понимание, проникновение в мир иной души — измученной, мятущейся, но бесконечно талантливой и беспредельно честной! Твардовский подметил, что в стихах Цветаевой много боли сердца, горестных раздумий, мучительных усилий выразить мир, но в них же «столько ясной и жаркой любви к жизни, к поэзии, к России и к России Советской; столько ненависти к буржуазному миру «богатых» и пафоса антифашистской направленности». И в этом — высшая оценка Твардовского. Формула «искусства для искусства» им неприемлема.

Замечена также и иная, воспитательно-образовательная роль поэзии Цветаевой: после того как особенности ее стиха станут широко известны, своего рода общим достоянием, откроется и источник, так завлекающий некоторых молодых поэтов-«новаторов» наших дней: они узнают, что щеголяют сегодня тем, что давно уже «было на свете, и было в первый раз и много лучше».

Так увидеть и так понять суть иной, далекой от твоей поэтики дано отнюдь не каждому. Впрочем далекой ли? Вот дневниковые записи Твардовского, сделанные спустя семь лет после рецензии на «Избранное».

«19 февраля 1969 г. Письма Цветаевой — чистое золото в поэтическом и этическом, в неразрывности этих смыслов. Я, что называется, «вскрикивал», …столько дорогого для меня (и как бы нового, но в чем-то смыкающегося с моими высшими «символами») вплоть до откровений вроде гениального ответа на1 вопрос, почему мы рифмуем («спросите народ, спросите ребенка»). И в этом — весь Твардовский! Для него неоспоримо, что и в жизни и в литературе надо быть предельно честным — полуправда не имеет права на существование.

В бытность редактором «Нового мира» он никогда ни с кем не церемонился и все всегда говорил начистоту. Всем! В этом он был беспощаден, не терпел никакой фальши, подходя к другим авторам с той же мерой принципиальности и строгости, как к себе. В письме к М. Г. Плескачевскому он советовал: «…исходи не из соображения о том, что будто бы требуется, а из своего самовнутреннего убеждения, что это, о чем пишешь, так, а не иначе, что ты это знаешь, что ты так хочешь. Конечно, эта убежденность должна вырастать на настоящем знании жизни и правильном нашем понимании ее».

И потому всякий раз встреча с книгой, рукописью, в которых автор с абсолютной уверенностью рассказывает о том, что «знает лучше всех на свете», воспринимается Твардовским «с восторгом как бы внезапного постижения». Так, под свежим впечатлением от прочитанной рукописи Федора Абрамова он сообщает автору, что читая ее, растрогался до настоящих слез: «Вы написали книгу, какой еще не было в нашей литературе, обращавшейся к материалу колхозной деревни военных и послевоенных лет… в книге есть то, что делает книгу явлением — образы людей, явившиеся в ней во плоти, которых не спутаешь с образами других книг».

Однако такое, казалось бы, восторженное отношение к произведению не помешало высказать серьезные замечания в надежде, что автор «доведет» вещь «до большего совершенства». После этого письма Ф. Абрамов еще почти год работал над романом, и только два года спустя «Две зимы и три лета» вторично обсуждали на редколлегии.

Высокая требовательность к печатному слову проистекала у него от глубочайшего уважения к литературе. К любимым и особо ценимым авторам Твардовский был более «придирчив», подходя к ним с не меньшей мерой взыскательности, чем к самому себе. Так было с Чингизом Айтматовым, Василем Быковым, Кайсыном Кулиевым, Юрием Трифоновым и многими другими ныне известными и любимыми читателем авторами.

В каждодневной круговерти напряженнейшего дня, треволнениях, огорчениях и радостях редакторской работы он умел безошибочно из нескончаемого потока рукописей найти именно то, что делало редактируемый им «Новый мир» таким, словно каждый номер—одно завершенное произведение, в котором положено по жанру быть и стихам, и прозе, и очерку, и критическому разбору. И все это прилажено, подогнано, сцементировано, «как одинаково заглублены, по-хозяйски отлажены, равномерно вспарывают пласт все корпуса многолемешного плуга» (Ю. Черниченко), и полностью соответствует грифу: «Литературно-художественный и общественно-политический журнал», сработанный рукой Мастера.

И по сей день Твардовский — редактор для лучших и талантливейших представителей нашей- многонациональной литературы, мерило поведения в жизни и работе. Сам, быть может, не подозревая того, он оказывал постоянное и бесспорное влияние на духовный климат в литературе. И появлению многих правдивых страниц в нашей периодике мы обязаны Твардовскому-редактору, который сжег себя во имя служения святому делу нашей большой многонациональной литературы.

Были случаи, и не редко, когда, прочтя вещь в другом журнале, а то и книгу, он откликался письмом, телеграммой. Но это не только в литературе: любое яркое общественное явление не ускользало от его пристального внимания.

    МАНДЕЛЬШТАМ Осип Эмильевич (1891 - 1938), поэт, переводчик.
    Родился 3 января (15 н.с.) в Варшаве в семье мастера-кожевенника, мелкого торговца. Через год семья поселяется в Павловске, затем в 1897 переезжает на жительство в Петербург. Здесь заканчивает одно из лучших петербургских учебных заведений - Тенишевское коммерческое училище, давшее ему прочные знания в гуманитарных науках, отсюда началось его увлечение поэзией, музыкой, театром (директор училища поэт-символист Вл.Гиппиус способствовал этому интересу).
    В 1907 Мандельштам уезжает в Париж, слушает лекции в Сорбонне, знакомится с Н.Гумилевым. Интерес к литературе, истории, философии приводит его в Гейдельбергский университет, где он слушает лекции в течение года. Наездами бывает в Петербурге, устанавливает свои первые связи с литературной средой: прослушивает курс лекций по стихосложению на "башне" у В.Иванова.
    Литературный дебют Мандельштама состоялся в 1910, когда в журнале "Аполлон" были напечатаны его пять стихотворений. В эти годы он увлекается идеями и творчеством поэтов-символистов, становится частым гостем В.Иванова, теоретика символизма, у которого собирались талантливые литераторы.
    В 1911 Мандельштам поступает на историко-филологический факультет Петербургского университета, желая систематизировать свои знания. К этому времени он прочно входит в литературную среду - он принадлежит к группе акмеистов (от греческого акме - высшая степень чего-либо, цветущая сила), к организованному Н.Гумилевым "Цеху поэтов", в который вхолили А.Ахматова, С.Городецкий, М.Кузмин и др. Мандельштам выступает в печати не только со стихами, но и со статьями на литературные темы.
    В 1913 вышла в свет первая книга стихотворений О.Мандельштама - "Камень", сразу поставившая автора в ряд значительных русских поэтов. Много выступает с чтением своих стихов в различных литературных объединениях.
    В предоктябрьские годы появляются новые знакомства: М Цветаева, М.Волошин, в доме которого в Крыму Мандельштам бывал несколько раз.
    В 1918 Мандельштам живет то в Москве, то в Петрограде, потом в Тифлисе, куда приехал ненадолго и потом приезжал снова и снова. Н.Чуковский написал: "...у него никогда не было не только никакого имущества, но и постоянной оседлости - он вел бродячий образ жизни, ...я понял самую разительную его черту - безбытность. Это был человек, не создававший вокруг себя никакого быта и живущий вне всякого уклада".
    1920-е были для него временем интенсивной и разнообразной литературной работы. Вышли новые поэтические сборники - "Tristia" (1922), "Вторая книга" (1923), "Стихотворения" (1928). Он продолжал публиковать статьи о литературе - сборник "О поэзии" (1928). Были изданы две книги прозы - повесть "Шум времени" (1925) и "Египетская марка" (1928). Вышли и несколько книжек для детей - "Два трамвая", "Примус" (1925), "Шары" (1926). Много времени Мандельштам отдает переводческой работе. В совершенстве владея французским, немецким и английским языком, он брался (нередко в целях заработка) за переводы прозы современных зарубежных писателей. С особой тщательностью относился к стихотворным переводам, проявляя высокое мастерство. В 1930-е, когда началась открытая травля поэта и печататься становилось все труднее, перевод оставался той отдушиной, где поэт мог сохранить себя. В эти годы он перевел десятки книг. Осенью 1933 пишет стихотворение "Мы живем, под собою не чуя страны...", за которое в мае 1934 был арестован. Только защита Бухарина смягчила приговор - выслали в Чердынь-на-Каме, где пробыл две недели, заболел, попал в больницу. Был отправлен в Воронеж, где работал в газетах и журналах, на радио. После окончания срока ссылки возвращается в Москву, но здесь ему жить запрещают. Живет в Калинине. Получив путевку в санаторий, уезжает с женой в Саматиху, где он был вновь арестован. Приговор - 5 лет лагерей за контрреволюционную деятельность. Этапом был отправлен на Дальний Восток. В пересыльном лагере на Второй речке (теперь в черте Владивостока) 27 декабря 1938 О.Мандельштам умер в больничном бараке в лагере. В.Шкловский сказал о Мандельштаме: "Это был человек... странный... трудный... трогательный... и гениальный!" Жена поэта Надежда Мандельштам и некоторые испытанные друзья поэта сохранили его стихи, которые в 1960-е появилась возможность опубликовать. Сейчас изданы все произведения О.Мандельштама.