“Преступление и наказание” иногда называют “петербургским романом”. Достоевский, как и герой романа, любил этот город горькой и мучительной любовью и по-своему воспринимал его.
В своем подходе к изображению Петербурга Достоевский близок к Гоголю и Некрасову, в произведениях которых город предстает перед нами душным, грязным, не приспособленным для здоровой, нормальной жизни всех его обитателей. Петербург Раскольникова и Акакия Акакиевича из гоголевской “Шинели” существуют рядом, никак не пересекаясь с Петербургом Татьяны Лариной и Евгения Онегина, Элен Курагиной и Анны Карениной. Пушкин и Толстой дали нам панораму жизни высшего света, который ничего общего не имеет с миром и жизнью “маленьких людей”. Петербург Пушкина и Толстого — зимний, с хрустящим снегом, Адмиралтейской иглой, поздним рассветом. Петербург Достоевского и Некрасова — летний, когда* “природе подвластна, зацветает в каналах вода”. Петербург Достоевского болен, и больны, кто нравственно, кто физически, многие персонажи его произведений. Характерной чертой, по которой мы узнаем обстановку и людей, затронутых болезнью, является раздражающий, навязчивый, нездоровый желтый цвет. Желтые обои и мебель желтого дерева в комнате старухи-процентщицы, желтое от постоянного пьянства лицо Мармеладова, желтая, “похожая на шкаф или на сундук” каморка Раскольникова, женщина-самоубийца с желтым испитым лицом, желтоватые обои в комнате у Сони, “мебель из желтого отполированного дерева” в кабинете Порфирия Петровича, перстень с желтым камнем на руке Лужина... Эти детали отражают напряженную, безысходную атмосферу существования главных действующих лиц произведения, являются предвестниками недобрых событий.
Безотраден, сумрачен городской пейзаж в романе “Преступление и наказание”, хотя время действия — лето и погода стоит жаркая. Глазами голодного бедняка мы смотрим на летний Петербург: “На улице жара стояла страшная, к тому же духота, толкотня, всюду известка, леса, кирпич, пыль и та особенная летняя вонь, столь известная каждому петербуржцу, не имеющему возможности нанять дачу,— все это разом неприятно потрясло и без того расстроенные нервы юноши”.
Картины природы или описания великолепных видов столицы встречаются в романе лишь как контраст такому безотрадному изображению. Голодный юноша чувствует себя отверженным среди богатых особняков, разряженных женщин. На мосту, с которого открывается величественная невская панорама, Раскольников чуть не попал под богатую коляску, и кучер хлестнул его кнутом на потеху прохожим... Оттого-то ему больше по сердцу нищая Сенная площадь. В этой части Петербурга он чувствует себя своим и находит в ней своеобразную красоту. “Я люблю, как поют под шарманку в холодный, темный и сырой осенний вечер, непременно в сырой, когда у всех прохожих бледно-зеленые и больные лица; или, еще лучше, когда снег мокрый падает, совсем прямо, без ветру, знаете? А сквозь него фонари с газом блистают...”
Действие романа происходит большей частью на улице. Где-то в переулке у Сенной щегольская коляска раздавила несчастного Мармеладова, а на другой день его чахоточная и полубезумная вдова на улице истекает кровью; на улице застрелился Свидригайлов; на Сенной площади Раскольников пытается всенародно покаяться. Эти уличные сцены создают фон, на котором развертывается трагическая жизнь Мармеладова, Сонечки, Раскольникова...
Покидая шумные, грязные улицы, писатель ведет нас в дома, где живут его герои. Обычно это — доходные дома, столь типичные для капиталистического Петербурга. Мы входим в “грязные и вонючие” дворы, поднимаемся по темным лестницам. Вот одна из них — “узенькая, крутая и вся в помоях. Все кухни всех квартир во всех четырех этажах отворялись на эту лестницу и стояли так почти целый день. Оттого была страшная духота”.
А комнаты? Они рисуются обычно в полутьме, слабо освещенные косыми лучами заходящего солнца или тускло мерцающим огарком свечи...
Страшной, призрачной представляется нам жизнь, протекающая в этих петербургских трущобах. Картины реальной жизни — убийство старухи-процентщицы, появление “человека из-под земли”, называющего Раскольникова “убивцем”, “страшные, отчаянные вопли с улицы” — похожи на кошмарные грезы безумного. А бредовые видения Раскольникова похожи на реальную действительность:
Под жестокой рукой человека,
Чуть жива, безобразно тоща,
Надрывается лошадь-калека,
Непосильную ношу влача.
Эта картинка с натуры, нарисованная Некрасовым в цикле “О погоде” за несколько лет до выхода в свет “Преступления и наказания”, повторяется в еще более страшном варианте во сне Раскольникова. Образ избитой до смерти тощей клячонки становится у Достоевского символом безграничного страдания. Появляющийся в начале романа, он предвосхищает последующие трагические события и образы. Смертью заезженной клячи умирает Катерина Ивановна Мармеладова, и последние слова ее звучат так: “Довольно!.. Пора!.. Прощай, горемыка!.. Уездили клячу!.. Надорвала-а-сь!”
На фоне повседневных больших и маленьких драм, разыгрывающихся в недрах капиталистического города, Достоевский детально изображает историю двух семейств — Раскольниковых и Мармеладовых. Мы видим крайнюю степень отчаяния, страдания и падения человека.
Таков страшный мир нищеты, невыносимых страданий, мир, в котором рождаются полубезумные замыслы Раскольникова.
Проблема, над которой бился герой Достоевского (как освободить человека от страданий), оказалась, в сущности, нерешенной. Но на пути к ее решению писатель, исследуя трагические противоречия действительности, совершает великие открытия.
Читая роман, мы думаем о том, что ложные теории, сознание своей исключительности, презрение к человеческому “муравейнику” — все рассеивается перед величием истинной любви к людям. Мы ощущаем непобедимую силу этого чувства, и Евангелие, о котором говорится на последней странице, не может заслонить от нас главного: мужества человека, сумевшего преодолеть невыносимые нравственные пытки, и животворной силы женской любящей души.
